Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, нет, он служил с любовью. Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его. — Николай Гоголь, «Шинель» (1842)

It would be difficult to find another man who lived so entirely for his duties. It is not enough to say that Akakiy laboured with zeal: no, he laboured with love. In his copying, he found a varied and agreeable world. Enjoyment was written on his face: some letters were even favourites with him; and when he encountered these, he smiled, winked, and worked with his lips, till it seemed as though each letter might be read in his face, as his pen traced it. — Nikolai Gogol, “The Overcoat” (1842)

Post-Performative Post-Scriptum

Бу́ква, búkva, the Russian for “letter”, may be related to the German Buche, meaning “beech”, which in its turn may be related to the English word “book”. Why so? Because beech-bark was once used for writing.